Встреча в Варшаве

Воскресное утро Геннадий Ильич Николаев начал, как обычно. Он спустился к завтраку, поздоровался с помятой после ночной смены дежурной и отправился в ресторан. Вот уже неделю предприниматель из Ангарска участвовал в работе торговой ярмарки, проходившей в польской столице. Занятый переговорами и контрактами, он уходил рано и возвращался поздно, что мешало ему как следует насладиться жизнью в прекрасном отеле «Мариотт», громадной многоэтажной башне с просторными удобными номерами и быстрыми бесшумными лифтами. Он даже не запомнил пароль «wi-fi», записанный на карточке при вселении, потому что проверял почту и писал служебные записки с компьютера на выставке.

А сегодня Геннадий Ильич решил отдохнуть и не думать о делах. Подумать только, неделю он живёт в Варшаве, а кроме улицы Маршалковской ничего не видел, да и ту только из окна такси. Кажется, напротив отеля находится торговый центр «Златни Террасы», так сказала дежурная в первый день, когда он поинтересовался, куда можно пойти. Она утверждала, что там можно купить всё, начиная от сувениров и заканчивая ювелирными украшениями. Впрочем, последнее ни к чему, его жена все годы их брака носит одни и те же недорогие серебряные серёжки, ни словом, ни намёком не давая понять, что хочет другие.

Вспомнив о жене, Геннадий Ильич спохватился, что не звонил ей уже два дня. Он, конечно, отговорится работой, потому что всегда оправдывал своё невнимание занятостью, но то, что в Ангарске казалось обыденным, в Варшаве приобрело черты моветона.

  - «Занят я, занят», - ворчливо подумал Геннадий Ильич, однако всё же набрал номер сотового жены.

Она ответила сразу, как будто держала телефон в руке. Ворчливость перекочевала с мыслей Николаева в его слова, и он недовольно проговорил:

  - Привет! Даже в воскресенье поспать не даёшь. Как там дома? Как Буран себя чувствует?

Мелькнула мысль, что, поинтересовавшись здоровьем собаки, он проигнорировал самочувствие жены, но ей не привыкать.

  - Как же, Гена, разве я тебя будила? – послышался тихий голос жены, похожий на шелест осенних листьев, - Я ждала твоего звонка. А дома всё хорошо. Антошка гуляет с Бураном перед школой, да и сегодня тоже выходили.

Вот она и подставилась – дала повод для дальнейшего недовольства. Сколько раз он просил не давать внуку на прогулку громадного пса из опасения, что третьеклассник не удержит его за поводок. Он так и сказал жене, добавив что-то насчёт её глупости и лени.

  - Ничего страшного не случилось. Они гуляют на собачьей площадке рано утром. А я в это время завтрак готовлю. Мне же тоже к восьми на работу, ты не забыл?

Забыл, конечно. Забыл и о разности часовых поясов – это в Варшаве около девяти утра, а в Ангарске на шесть часов больше. Значит, жена на дежурстве в больнице и разговаривать ей неудобно. Она несколько раз просила не звонить ей в рабочие часы: из-за этого могут быть недоразумения с пациентами, но Геннадий Ильич не привык считаться с её просьбами. 

Вот и сейчас он долго выговаривал ей, а потом, не прощаясь, закрыл телефон.

Отделавшись от жены, Николаев глубоко вздохнул. У него впереди воскресенье, он в Польше, и нечего тратить свободное время на звонки домой. Сначала он сходит в эти самые «Террасы», а потом…

Геннадий Ильич не успел додумать: ему помешал резкий женский голос, восклицавший по-русски.

  — Это Ваш хвалёный сервис? И что я теперь буду делать? Из-за Вас я осталась без гроша, даже кофе не могу выпить, - возмущалась незнакомка за спиной у Николаева.

Он обернулся и увидел симпатичного молодого гида по имени Мариуш. Этот парень встречал их делегацию в аэропорту, и с тех пор при встрече здоровался с Геннадием Ильичом. Сегодня он стоял навытяжку перед сидевшей в кресле пожилой дамой. Она была видна в пол оборота – красная от гнева, с выбившимися из-под шляпки локонами. В руках дама держала маленькую сумочку и паспорт в синей обложке.

  - Успокойтесь, пани Пинскер. Я же Вам принёс кофе, - проговорил Мариуш, торопливо подвигая женщине чашку капучино. Она капризно передёрнула плечом и сделала глоток.

  - Благодарю Вас, Мариуш, - сказала она, понизив тон, а потом снова завопила, - Ну неужели трудно было предупредить, что у вас в Варшаве обменные пункты закрыты по выходным. Как я теперь без гроша?

  - Пани Пинскер, я проверю по компьютеру, где вблизи можно поменять Ваши деньги на злотые, - взмолился гид, - А пока идите, отдохните в номере. Ваши чемоданы уже там.

Вместо того, чтобы успокоиться, дама рассердилась ещё сильнее.

  - Идите и ищите, - фыркнула она, - Не нервиру йте меня, Мариуш. Я и так на взводе.

Наблюдая за этой сценой, Николаев позвал официанта.

  - Что происходит? Кто это рядом с Мариушем? – спросил он, попутно заказав эспрессо.

Официант наклонился почти к самому уху Геннадия Ильича.

  - Пани из Израиля, прилетела сегодня с группой. Её сын – известный режиссёр, снимает в Польше фильм о войне. Он прислал сообщение, что задерживается в Кракове.

  - Чем пани недовольна?

  - Сегодня воскресенье, и обменный пункт в отеле закрыт, а у неё только евро.

  - Всего то? – фыркнул Геннадий Ильич. Он сделал знак официанту, и тот немедленно удалился, а Николаев подошёл к привлёкшей его внимание паре. Он на ходу поздоровался с Мариушем и коротко спросил:

  - Проблемы?

Гид повторил то, что уже стало известно Николаеву, и тот повторил:

  - Всего-то?

Не обращая внимания на Мариуша, он сел рядом с дамой.

  - Не волнуйтесь, пани, спокойно допивайте Ваш кофе, а потом я провожу Вас к обменному пункту.

Он посмотрел на гида и добавил:

  - Есть тут круглосуточный в подземном переходе в конце улицы Эмилии Пляттер.

  - Господи, как я позабыл про него! – воскликнул Мариуш и хлопнул себя ладонью по лбу.

  - Ничего, бывает, - согласилась дама и милостиво разрешила гиду идти по своим делам. Тот покинул их с излишней торопливостью.

Дама снова прикоснулась к чашке кофе и пристально посмотрела на Геннадия Ильича.

  - А Вы уверены, что обменный пункт открыт? – спросила она.

  - Абсолютно. Неделю назад я и сам очутился в том же положении, а на обменник набрёл совершенно случайно.

  - Я думаю, Мариуш не просто так забыл, у них, вероятно, договорённость с обменником в отеле, но курс здесь самый невыгодный.

Геннадий Ильич не хотел развивать эту тему, он просто кивнул. Дама допила кофе и приподнялась с места.

  - Ну что же, ведите меня, - приказала она, однако к выходу двинулась первая, Николаев же едва поспевал за ней. Он подумал, что мать известного кинорежиссёра привыкла командовать, убеждённая в том, что весь мир создан для неё. Она постоянно даёт почувствовать окружающим их подчинённое положение.

  - «Напрасно я с ней связался, - подумал он, глядя, как она поправляет модный шарф, похожий на серапе, - Похоже, эта пани ещё та штучка».

Николаев не собирался ухаживать за ней или, не приведи Господь, завести с ней роман, однако он стал опасаться, что его простую любезность незнакомка истолкует по-своему, заставив оказать ещё много разных услуг.

Кстати, почему бы им не познакомиться?

  - Нам налево, пани. Следующий подземный переход, что напротив вокзала. Идёмте, - произнёс он, подталкивая её в нужном направлении, - Кстати, меня зовут Геннадий Ильич. Можно просто Гена. Я слышал, в Израиле нет отчеств?

Он не видел её лица, но догадался, что пани усмехнулась.

  - «Просто Геной» Вы были в молодости. Я тоже когда-то была просто Майей, а теперь, живи я в Петербурге, меня называли бы Майя Иосифовна, - отрезала она, немного убыстряя шаг.

Николаева словно током ударило – Майя, Майя Иосифовна… Он резко развернулся и преградил ей путь. Она смотрела на него бледно-голубыми глазами, похожими на выцветшие незабудки, ожидая ответной реплики.

  - Ты сразу узнала меня? – спросил он, чувствуя, что у него перехватило дыхание. Он хотел взять её руки в свои, но догадался, что простое рукопожатие не сблизит, а отдалит их. Майя стояла, не двигаясь.

  - Узнала, но не сразу. Какое это имеет значение? – протянула она капризным тоном, - Геннадий Ильич, идёмте уже.

Она обошла его и остановилась у перехода. Николаев спохватился и догнал её.

  - Я понимаю, ты всё ещё обижаешься на меня, Майя, но пойми, тогда время было другое, и строй другой. Я не мог поступить иначе.

 Он коснулся её руки, она была ледяной от висевшей в воздухе осенней мороси. Майя холодно смерила его взглядом, а потом заторопилась, заметив зелёный сигнал светофора.

Геннадий Ильич шёл следом, едва поспевая за ней. Перед глазами появились картины Ленинграда семидесятых. Он, молодой перспективный инженер, приехал в северную столицу защищать диссертацию. Время защиты совпало с периодом белых ночей, и, хотя Николаеву приходилось в разных городах Сибири, но такой красоты он не видел прежде. Восторг от архитектуры и серебристых сумерек смешался с чувством нереальности, словно он перенёсся в заколдованную страну. Морок нападал на него, когда он выходил вечером на прогулку вместе с приятелем Виктором, с которым делил номер в гостинице.

О диссертации он не слишком беспокоился: во-первых, прекрасно знал материал, во-вторых, дорогу в науку облегчало то обстоятельство, что он живёт в Сибири, а в то время была тенденция привечать провинциалов, особенно из медвежьих углов, в-третьих, за него замолвил словечко один из партийных руководителей родного Ангарска. По стечению обстоятельств, партийного босса связывала тесная дружба с председателем комиссии. А помогал он Николаеву тоже не просто так – его дочь имела виды на перспективного инженера, и папе эта кандидатура показалась подходящей. Загвоздка была в том, что девушка не вызывала в сердце Геннадия Ильича никаких чувств. Он повёл себя так, как, возможно, повело бы большинство – позволял любить себя, использовать с выгодой папино влияние, а в решительный момент готовился убежать, как Подколёсин.

Майя появилась в его жизни в одну из белых ночей, когда диссертация уже была защищена, и банкет отшумел. Николаева задерживали какие-то бюрократические проволочки с документами. В один из прозрачных, наполненных дневным зноем вечеров они вышли с Виктором на набережную возле Зимнего дворца и встали возле парапета, наблюдая за тем, как разлетаются в разные стороны крылья Дворцового моста.

 Набережная была полна народа - казалось, гуляющих в эти часы гораздо больше, чем днём. Люди неторопливо прохаживались, образуя завихрения при встрече двух противоположных потоков. На углу мороженщица бойко продавала свой товар, у автоматов с газированной водой скопилась очередь, а к гранитному ограждению пробирались желающие посмотреть на разведённые мосты и проходившие по Неве суда.

Николаев залюбовался кораблём с алыми парусами, проплывавшим под устремлёнными в небо крыльями мостов, разноцветными огнями на противоположном берегу и вдруг почувствовал сильный толчок в спину. Он обернулся и увидел двух девушек – блондинку постарше и совсем юную брюнетку. Та, что постарше, заметила недовольство Геннадия Ильича и приготовилась к скандалу, а младшая растерянно пробормотала извинения.

  - Да ладно, чего там, - ответил Николаев, - В такой давке, либо ты толкнёшь, либо тебя толкнут. Хотите посмотреть на корабли?

Он отодвинулся, уступая место девушкам. Младшая помедлила, но старшая вынырнула из-под локтя и встала там, где минуту назад стоял Геннадий Ильич. Девица сразу завладела вниманием Виктора, она отвернулась от подруги, словно поручая её Николаеву, и тот, пробивая себе дорогу в людском море, вывел вторую девушку на противоположный тротуар. Там было посвободнее. Он остановился и, отпустив её руку, назвал себя.

  - Майя, - произнесла она и вопросительно посмотрела на неожиданного спутника. Тот смутился.

  - Извините, что я Вас похитил, но эта толкотня начала мне действовать на нервы. Если хотите, я провожу Вас обратно, - предложил он, однако девушка отказалась.

  - Мне тоже неловко в такой толпе. Мы с подругой сдали экзамены и решили полюбоваться на белые ночи, но таких желающих слишком много.

  - Вы не находите, что это совпадение? Я тоже позавчера защитил диссертацию, это ведь своего рода экзамен, - воскликнул Геннадий Ильич и неожиданно предложил, - А не отметить ли нам с Вами наши достижения, как Вы на это смотрите?

  - Но я Вас совсем не знаю.

Николаев подумал, что девушка набивает себе цену – с чего бы? Хрупкая, бледная, правда, с хорошей фигурой. Одета так себе – да и откуда? Похоже, у неё нет таких возможностей, как у дочери партийного босса из Ангарска. И несмотря на то, что девушка не дотягивала до категории модниц и красавиц, ему захотелось повести её в дорогой ресторан, сорить деньгами направо и налево, тем самым поразить воображение. 

  - Вы собираетесь пригласить меня в ресторан ночью? – усмехнулась Майя, - Но в это время работают только вокзальные буфеты.

  - Зачем сегодня? Мы можем пойти завтра, а пока…

  - Проводите меня домой, Гена. Я живу недалеко на Стремянной.

Они шли по Невскому и говорили, говорили. Майя училась в химико-фармацевтическом институте, она пошла по стопам мамы, проработавшей в аптеке четверть века. Геннадий рассказывал об Ангарске. Он увлёкся, обрисовывая тайгу, Байкал, друзей-сибиряков, что девушка всплеснула руками и воскликнула:

  - Вы так интересно рассказываете, что мне захотелось своими глазами увидеть Сибирь и Забайкалье.

  - Вас мама не отпустит, - усмехнулся Геннадий и уже другим тоном добавил, - Никакой в Сибири романтики нет, а есть тяжёлый труд, неустроенность в быту, да и климат не каждому подходит.

Майя ничуть не удивилась:

  - Догадываюсь, уж слишком Вы старались в Вашем повествовании превзойти Джека Лондона.

Она искоса посмотрела ему прямо в лицо и усмехнулась.

  - Вы догадались, Майечка, что я привираю? – так же с улыбкой спросил он.

  - Трудно было не догадаться, если я в шестом классе прочитала всего Лондона.

За разговорами они прошли почти до конца Невского проспекта и свернули на улицу Марата, а оттуда сразу направо.

  — Вот Стремянная, - произнесла Майя, а мой дом третий от угла.

  - Так быстро пришли? – разочарованно проговорил Николаев и внезапно остановился. Перед ним пролегла обычная ленинградская прямая улица, застроенная рядами серо-коричневых домов.

  - А теперь Вы, Майечка, не могли бы проводить меня на ближайший вокзал? Ресторан будет завтра, а сегодня мы могли бы перекусить в круглосуточном буфете. Надеюсь, жареная курица Вас устроит?

Майя засмеялась и повернула в сторону Московского вокзала.

  - …Геннадий Ильич, Вы отвлеклись, - донёсся до него голос спутницы, - Где же обещанный обменник?

Николаев сразу же вернулся в реальность. Пани Пинскер притоптывала от холода и от недовольства поджимала губы.

  - Простите, я задумался. А обменник, - он оглянулся и показал направо, — Вот он, рядом с газетным киоском.

После того, как в руках Майи появились злотые, она повеселела.

  - У Вас какие-то планы, Геннадий Ильич? Вы можете идти, - милостиво разрешила она.

  - Да у меня и планов никаких не было – походить в «Террасах» по магазинам. Может быть, тебе ещё что-то нужно?

Он надеялся, что Майя хотя бы поблагодарит его или попросит что-нибудь, но женщина отказалась.

  - Раньше надо было, - пробормотала она и двинулась по переходу. Раздосадованный её невниманием, Николаев развернулся в сторону торгового комплекса.

Он снова погрузился в воспоминания – жареная курица в буфете Московского вокзала, которую они ели за пластиковым столом и вытирали руки бумажными салфетками; поход в ресторан, где они танцевали под нежную мелодию «Бесаме мучо»; поцелуи в проходном дворе того дома, где жила Майя. Николаеву чудилось, что встреча с этой девушкой – самое прекрасное, что могло с ним случиться. Он не понимал, как влюбился в неё. Может быть, потому что рядом с хрупкой девушкой, похожей на оленёнка, он выглядел богатырём. А то, что Майя в него влюбилась, его не удивляло – она с первых минут встречи смотрела на него с восхищением.

Судьба подарила им две прекрасные недели, а потом Николаеву позвонили с завода и попросили срочно приехать. Выяснилось, что в цеху, где он работал, произошёл несчастный случай, пострадали рабочие, и один даже попал в реанимацию. Началось разбирательство, вызвали инженера по технике безопасности, который на голубом глазу обвинил во всём Николаева. Через несколько часов Геннадий Ильич уже летел в сторону Ангарска. И лишь во время посадки он вспомнил, что не успел позвонить Майе.

Ему пришлось пережить несколько тяжёлых дней, когда его допрашивал следователь, но в итоге дело замяли. Помог отец той девушки, запавшей на Николаева. А козлом отпущения сделали инженера по технике безопасности.

Николаев пригласил своего благодетеля в ресторан. Тот пришёл, но, глядя на заставленный закусками стол, только ухмыльнулся. После первой же выпитой рюмки он, не слушая рассыпавшегося в благодарностях молодого человека, выпалил:

  - Что ты тянешь с женитьбой? Дочка уже заждалась. Или тебя с ремнём женить?

 Геннадий Ильич сбивчиво рассказал о Майе. Он утверждал, что это серьёзно, и он уже обещал ей.

Его собеседник слушал внимательно и вроде бы сочувственно, а потом спросил:

  - Как её зовут?

  - Майя. Майя Оршанская.

  - Еврейка?

  - Нет. Почему? Не знаю, — с запинкой произнёс Николаев.

  - Не знаешь. А что ты про неё знаешь? Отчество хоть знаешь? – не унимался его сосед.

  - Майя Иосифовна.

Взгляд, которым одарил Николаева старший товарищ, был полон снисходительности. Они выпили ещё по рюмке, и тот объяснил, что теряет Геннадий, если сделает неправильный выбор.

  - Ты же знаешь, что невыездной. А вдруг твоя жена захочет уехать в Израиль? А у нас военное производство, уровни секретности. А если и не уволят, продвижения никакого. И не забывай, кто вытащил тебя из-под удара, хотя всё ещё можно переиграть.

Будущий тесть кивнул на обветрившуюся мясную нарезку и добавил:

  - Тогда и обслуживать тебя будут по первому разряду.

Он подозвал метрдотеля и что-то шепнул ему. Тот почтительно склонился и щелкнул пальцами, подзывая официантов. Николаев с открытым ртом наблюдал, как они убирают всё со стола, меняют скатерть, ставят другие приборы и несут новые закуски. Сам директор ресторана явился и поинтересовался, не нужно ли чего дорогим гостям.

Принесли горячее, и партийный деятель снова наполнил рюмки.

  - Так что делай выводы, Гена. Либо ты простой советский человек, либо мой зять, и тогда всё в твоей жизни будет по-другому. 

На следующий день Николаев сделал предложение дочери своего благодетеля, а через месяц в Ангарск прилетела Майя. Она заранее дала телеграмму, и Геннадий ждал её в аэропорту.

Краска стыда залила лицо Геннадия: он увидел её в толпе пассажиров и бросился навстречу, но не затем, чтобы заключить в объятия. Он утащил её в дальний угол зала и без обиняков заявил, что она должна лететь обратно и как можно скорей. Майя слушала и трясла головой, отгоняя морок – не ошиблась ли она? И тот ли это Гена, обещавший ей любовь до последнего вздоха? 

Николаев видел, что с каждым его словом исчезает румянец с её лица, и оно становится мраморно-белым, как у статуи. Ещё раньше пропала улыбка, преобразовавшаяся в гримасу. Такой Николаев не видел Майю никогда, а она и не думала скрывать своё горе, ведь именно так она расценила предательство любимого человека. Она держалась изо всех сил, чтобы не заплакать, и кусала губы. Геннадий чувствовал себя последним подлецом, но отступать было некуда - он сунул в ладонь Майи мятые купюры и убежал, пока она не опомнилась.

  - И какой же я был дурак! – прошептал он, - Зачем я отпустил её? 

Он перебирал события своей жизни, как садовод перебирает яблоки, и находил, что все плоды с гнильцой. Не было ни одного дня, когда он торопился бы домой: просто не хотел видеть жену. Его раздражал её вид, а высокий голос въедался в кожу, и тогда Николаев, не говоря ни слова, уходил, куда глаза глядят. Жена была в курсе его связей и загулов, но только тихо плакала. И даже трагическая гибель сына и невестки не сблизила их по-настоящему. Николаев пропадал на работе, а, выйдя на пенсию, организовал собственное дело, которое тоже требовало полной отдачи. Дом и дача оставались вотчиной жены, она же воспитывала осиротевших внуков и пса Бурана – Геннадий Ильич завёл его, когда на него однажды налетела блажь.

Он подумал, что ни разу ничего не подарил жене, просто давал деньги и предлагал купить что-нибудь самой. Она благодарила, но на себя, кажется, не тратила. Вероятно, чувствуя равнодушие мужа, она стала равнодушной к себе. Её отец давно умер, но успел помочь зятю с карьерой, и это являлось единственным плюсом в биографии Николаева.

Он бродил по этажам «Золотых террас», переходил из магазина в магазин, но никак не мог отделаться от уколов больной совести и чувства сожаления. Ни покупки, ни весёлая музыка не отвлекали его. Измученный нахлынувшими воспоминаниями, он решил разыскать Майю.

  - Я же так и не попросил у неё прощения, - сказал он себе и, резко развернувшись, поспешил к выходу, где час назад оставил пани Пинскер. В какой-то момент он растерялся: прибыла пригородная электричка, и масса народа влилась в подземный переход.

Найти её в толпе было нереально, и Геннадий Ильич, спрятав досаду, направился в сторону гостиницы.

Остаток дня он провёл в бассейне в надежде, что Майя воспользуется возможностью поплавать, но ни в СПА, ни за ужином он её так и не встретил.

А утром столкнулся с Майей в лифте. Она спускалась на завтрак не одна, а в компании симпатичного молодого человека, чем-то похожего на Майю в молодости.

  — Это мой сын Эйтан, он кинорежиссёр, - было заметно, что она гордится сыном, и его представление доставляет ей удовольствие.

  - А это мой давний знакомый Геннадий Ильич из Ангарска, это он мне помог вчера с обменом, - добавила она.

Геннадий Ильич растерялся:

  - Ваш сын понимает по-русски?

  - Да. Конечно, - отозвался молодой человек, - Мама и бабушка дома говорили по-русски, и меня назвали Антоном в честь Антона Павловича Чехова. А «Эйтан» это по созвучию.

Они вместе вошли в обеденный зал и заняли один столик. Сквозь светлые гардины пробивались солнечные лучи, создавая настроение. Говорили обо всём, начиная от комплиментов варшавской осени и заканчивая биржевыми новостями. Эйтан торопился на съёмку. Он на ходу пожал руку матери и кивнул Николаеву.

  - Надеюсь, увидимся в конце дня, - воскликнул он и исчез за дверями.

  - Хороший у тебя сын. – произнёс Геннадий Ильич, глядя вслед Эйтану, - И относится к тебе с любовью. Что ж, ты, Майя, колючая такая, словно ёжик? Ты такой не была.

Майя вздохнула:

  - Да, не была, пока ты не вышвырнул меня, словно мусор. Но я это пережила. Ты понятия не имеешь, что творилось у меня в душе, а я и поделиться не могла ни с кем, потому что мне было стыдно за тебя. В конце концов рассказала матери, и мы решили, что в Советском Союзе нас ничто не держит, и надо начинать новую жизнь.

 Геннадий Ильич опустил взгляд и тихо проговорил:

  - Прости меня.

  - Мы уехали. Маме удалось устроиться в аптеку, а мне продолжить образование, но не сразу. Сначала я отслужила в армии и там познакомилась с будущим мужем, - она продолжала, как будто не слышала слов Геннадия Ильича, - Он был офицер и погиб в конце первой ливанской войны. Так что я одна растила сына, а потом ухаживала за матерью, которая к старости обезножела. А ты удивляешься, что я колючая.

  - Я же попросил прощения, - перебил Николаев.

  - Простила, куда я денусь. Вижу, не больно тебя осчастливил твой брак. 

  - Я просто не умел любить, - заключил он.

Геннадия Ильича ждали на выставке, оттуда уже позвонили, он не ответил, а так и сидел в раздумьях. Майя ушла, оставив его одного, поражённого открывшейся ему истиной – он не умел любить. И его жена – чем она виновата? Сначала ему думалось, что её чувства блажь, но жизнь доказала, что это не так, иначе зачем она все годы брака терпела его хамское отношение?

  - «Может, попробовать»? – промелькнуло в голове.

Николаев вышел из ресторана и остановился у витрины магазина в лобби, торгующего всякой всячиной. В витрине была выставлена неплохая коллекция ювелирных изделий. Ему показались подходящими серьги в виде крохотных листиков, в основании которых сверкали камни. Николаев торопливо сфотографировал серьги и отправил фото жене. Он подождал пять минут, а потом, не выдержав, позвонил. 

  - Таня! – воскликнул он, как только она ответила.

  - Что с тобой, Гена? Ты в порядке? – затараторила она испуганно.

  - В порядке. Таня, ты получила фото?

  - Господи, ты так меня напугал. Ты же никогда не называешь меня по имени. Да, я видела фото. А что?

  - Они тебе нравятся? Если нет, выберу другие, не смотри на цену, родная…